...

«Чу́дище о́бло, озо́рно, огро́мно, стозе́вно и ла́яй»

Вольнодумец Александр Радищев о Советской Армии.

—

«Пока противник рисует карты наступления, мы меняем 

 ландшафты, причём вручную. Когда приходит время атаки, противник теряется на незнакомой местности и приходит в полную небоеготовность. В этом смысл, в этом наша стратегия.

— Ещё немного, и я сойду с ума.»

ДМБ

Нельзя сказать, что в Советской Армии не любили евреев. Ну что значит не любили? Так сказать, наверное, будет неправильно, скорее не то чтобы не любили, а просто как-то не жаловали. Хотя как раз-таки жалованье в советской армии было неплохим. Наверное это сами советские евреи недолюбливали советскую армию — сколько знаю, евреев в СА было наперечёт.

Но и так будет неверно сказано — недолюбливали! Как это? Любил-любил какой-нибудь еврей советскую армию, а потом — раз! — и недолюбил? Глупо как-то. Скажем по-другому: — вот например что-то изобретать, создавать для СА — мощные ракеты, атомные бомбы, подводные лодки — это да! Там еврейских фамилий через одну — то есть одна русская, остальные еврейские. А вот это вот всё — ать-два, налево-направо, вспышка слева, вспышка справа! — это как-то мимо еврейских фамилий проходило, там всё больше Ивановы-Смирновы да Жетыбаевы с Галимдзяновыми. Ну ещё Аванесовы.

Хотя и это не совсем правильно сказано. Короче, как не скажи про евреев в советской армии, всё равно будет неправильно.

И вот служил я срочную в чудном бендеровском Львове! До того бендеровском, несмотря на всесилие тогдашнего КГБ, что на 9 мая на Высоком Замке (есть такая гора в центре Львова) вывесили жовто-блакитный прапор с трезубцем вместо серпастого и молоткастого! А на-минуточку это была середина 70-х! 

Но я не об этом. Служил я в штабе нашей радио-технической бригады, расположенном в старом польском монастыре на вулыци Лысэнка недалеко от Пороховой вэжи, то есть на Пидзамчье — том самом месте, где снимали Париж в Д«Артаньяне и трёх мушкетёрах  — с Боярским, а не с Жаном Марэ. По роду своей военной деятельности я был чертёжником — название должности вполне интеллигентное, но по сути — клеили мы день и ночь огроные (два на метр) секретные карты и размещали на них дислокации — наши и вражеские. Делали мы эти карты постоянно и до опупения — не знаю зачем нужно было столько карт? Может офицеры в них играли „под интерес“ по ночам в стрельчатых подвалах старого монастыря? Помните же — Уж полночь близится, а Германа всё нет!

Ну конкретно Германа у нас и не было. Зато был Фельдман! Капитан оперативного отдела, которому мы подчинялись по роду деятельности. Мужичок он был умнейший и способнейший — на досуге занимался чеканкой по меди — была тогда такая мода, благо бригада радио-техническая и медных плат для радио-техники валом! Но несмотря на свои положительные человеческие качества, армейских положительных качеств в нём было мало и вообще сама офицерская форма шла ему как корове седло. Ну что это за офицер Советской Армии, который не ругается матом? Ну пусть не так изощрённо как начальник штаба бригады подполковник Ваккаус, но хотя бы как майор Большаков из того же оперативного отдела! Не бухает по пятницам в кругу сослуживцев, как всё тот же майор Большаков? Не гоняет пьяным за рулём по Львову, как опять же майор Большаков? Да вообще не имеет автомашины! Как… ну да, Большаков её купил и скоро разбил. Вот это блестящий офицер!

А Фельдман? Сидит у себя в отделе, скрипит пёрышком, шуршит секретными бумагами — тихий, незаметный — а потом — бац! — несёт на доклад какую-то писульку, за которую ЦРУ с БНД и МИ-5 отвалили бы сумму на сто разбитых майором Большаковым машин! А сам при этом на троллейбусе!

И вот однажды запала мне в мою армейски-стриженную голову мысль — ну или как сейчас говорят — тема одна. И я с ним поделился — мужик он был крайне демократичный. Впрочем, как и все там, но кроме Ваккауса — это единственный с кем я не выпивал. Суть темы я вам докладывать не буду, она была под грифом „СС“ — страшно секретно!- скажу только, что для воплощения её в жизнь необходимо было закупить в магазинах Львова кучу принадлежностей.

Фельдман доложил Ваккаусу, тот покряхтел и одобрил. И мы в штабном УАЗике покатили по Львову. И не раз, и не два.

Куда мы только не заезжали! Даже на старинное польское кладбище, где были упокоены пращуры Фельдмана с черт знает какого века! Даже к известному львовскому скульптору, у которого „горел“ срочный заказ для Молдавии — барельеф Ленина гигантского размера на какую-то плотину. Мастерская скульптора (огромный дом метров 10 в высоту и совершенно пустой! Просто — зал! Без этажей и комнат!) была вся испещрена надписями по стенам. Я пригляделся и понял, что это рубаи Хаяма! (у меня дома тоже так, только потолки пониже и нет огромного барельефа Ленина посередине.)

В процессе такого близкого — плечом к плечу на заднем сиденье — общения я понял, что Фельдман весьма романтичный — даже поэтичный! — очень тактичный и весьма душевный человек!

Вишенкой на торте был заезд к нему домой, где он познакомил меня со своей дочерью — у неё было что-то неправильное с ногами и она перемещалась в кресле на колёсиках, но врачи уверяли, что это скоро пройдёт и она будет ходить как и все. Она даже продемонстрировала прогресс, но после двух-трёх шагов не удержалась и, если бы я её во время не подхватил, она бы упала. 

Кстати, девушка была необычайно красива! Она мне понравилась до онемения языка! Настоящая Библейская Юдифь! Кажется её так и звали. Можно было бы списать это на мою солдатскую тоску по женщинам, но не забывайте, что при штабе бригады было своё машинописное бюро с целым сонмом проворных машинисток разных возрастов и комплекций и это иногда позволяло нам, штабникам, разбавить нашу солдатскую тоску.

Потом я часто думал, почему вдруг Фельдман проявлял такой ко мне интерес? Ведь это он „забрал“ меня из штаба батальона, где я начинал службу, в штаб бригады! Ведь это он незримо „вёл“ меня по службе в штабе бригады! Ведь именно он выпросил у Ваккауса „добавку“ к моему 10-тисуточному армейскому отпуску в ещё 10 суток! Да много чего! И почему он вдруг как бы ненавязчиво стал меня „знакомить“ со своими интересами? Дарил очень профессионально сделанные им чеканки на библейские темы? Возил на могилы своих предков — я до сих пор ошарашен увиденным! Знакомил со своим другом-скульптором? И наконец со своей чудеснейшей дочерью, необычайно начитанной и эрудированной? 

Мне часто многие говорят, что в моём намешанном многонациональном облике проглядывает нечто семитское — может быть! Быть может те самые дальние родственники Осмоловы — ростовские купцы, породнившиеся с Останковыми ради дворянского звания, были не армяне, а евреи? В те далёкие времена такое часто случалось — евреи, ограниченные чертой оседлости, крестились в православие и становились армянами. И Фельдман увидел во мне „своего“? А я в нём „своего“ не увидел, а увидел почему-то в Большакове!

А может всё было проще — дочку надо выдать замуж, а она калека — это же такое горе в еврейской семье! Впрочем, как и в любой другой. А тут какой-никакой солдатик, с неоконченным высшим, вроде культурный и даже не ругается матом как Ваккаус, вроде не совсем дурак, вроде даже с идеями — можно из него вылепить что-нибудь нормальное. Со временем, конечно. Вот он и начал лепить? Не знаю.

Ну а что по теме? Задумку мы с Фельдманом (и ещё с кучей помощников по электричеству и прочим пиро-эффектам) воплотили на ять! Начштаба Ваккаус долго и придирчиво всё разглядывал, трогал кнопочки и рычажки, всё работало и он наконец изрёк высшее одобрение: — Ну ни хуя себе вы тут сморозили! Хых!

Он тут же пригласил командующего корпусом, в который входила наша бригада, поглядеть на сие творение. Пришёл целый генерал, а за ним свита полковников и подполов. Долго молча ходили вокруг (вся эта штука была примерно полтора на полтора в размере), цокали языками, трогали кнопочки и рычажки — короче тот же Ваккаус только в корпусном разливе. Наконец командующий корпусом лениво обернулся к своему начальнику штаба и прогремел:

— А почему, блядь, у нас в корпусе такого нет?  

Итог. Ваккауса чем-то наградили. Фельдмана как-то похвалили. Меня забрали в штаб корпуса, чтобы я и им сделал такую же „блядь“ и хотели в качестве моей заинтересованности даже дать ефрейтора. Но я, помятуя о семитских чертах моего облика, выпросил вместо лычки ещё один отпуск. 

С Фельдманом мы ещё пару раз виделись, я всегда передавал приветы и пожелания скорейшего выздоровления его замечательной дочке, причём вполне искренне, но капитан был уже „застёгнут“ на все пуговицы, хоть и благодарил, надеюсь, тоже искренне — корпус, господа, это намного выше бригады по армейской иерархии и евреев я там не встретил — их там уже не было. Нет, нельзя сказать, что в Советской Армии не любили евреев… впрочем, я кажется именно с этого начал весь это рассказ.